SENSATIONAL АЛЕКС ХАРВИ

статья Алекса Керви

“Гоги, Гоги, ты также пьян, как я”, - повторял я про себя нашу давнюю “кавказскую версию” одного из хитов Алекса Харви, когда в день выхода “Дневника Наркомана” Кроули мы с моим ассистентом неслись по ночному городу в состоянии, близком к торжественному закрытию Дворца Наслаждений. В машине ревел Soul Band образца 1964 года, лучшая музыка для чувственного (sensational) выпускания требухи из недобросовестных клиентов, в мозгах которых с детства гуляли попсовые “захватчики сознания”. Не успела начаться “What`s Wrong With Me, Baby”, всего третья песня на альбоме, как ассистент бросил руль, бросился мне на шею с криком “Мескалито не пришел!” и мы на полной скорости пронеслись на красный свет, чудом не поцеловавшись на перекрестке с мерсом какого-то недружелюбного хама удачи. “Danger! Danger! Danger!” - орал я, трансформируясь в “far-out stranger” из “Midnight Moses” на “Блюзе Римской Стены”. “Скажи мне, куда я иду? У меня нет пути, ты же знаешь”, - были там еще такие слова. Спетые в 1969-м, когда Харви вообще помышлял о том, чтобы закончить свою музыкальную карьеру. Спустя три года, в тридцать семь, для него началась совсем новая история. История же его двух относительно вменяемых почитателей, под его же музыку, едва не закончилась через несколько светофоров, когда полоумный ассистент едва не вмазался в борт выскочившей навстречу коповозке. До столкновения оставался считанный метр, вытаращенные глаза ментов свидетельствовали о том, что перед их глазами пролетела вся жизнь, причем пролетала она под группу ВИА ГРА, что-то об одиноких людях, которые в эту ночь одинокими быть перестанут. Из нашей же колымаги звучала песенка в лучших традициях мьюзик-холла пятидесятых о маленьком мальчике, которого “забыл Санта Клаус”. Неожиданно я поднял правую руку с вытянутым средним пальцем. Минута убийственного молчания. Четыре налитых кровью глаза в химическом оскале реальности. Наконец блюстители порядка медленно тронулись с места, погрозив пальцем ассистенту, в заднице которого уже раскладывался тюремный пасьянс. Харви начал петь “Hoochie Coochie Man”, а мой водитель, заревев во все горло: “Ну и что, выеби теперь меня за это!” - погнал машину дальше. “Хочешь я тебя еще покатаю?” - спросил он ласковым голосом, когда притормозил у моего дома. “У меня такое ощущение, что пришло время осмыслить наше положение, - сказал я, с трясущимися ногами осторожно выбираясь на тротуар под “Take out Some Insurance on Me, Baby”. - Нам, как лицам неподотчетным, страховка не положена”.

- Алекс сидел в гримерке, качаясь из стороны в сторону, низко склонив голову, которую он обхватил двумя руками. И когда его спрашивали: “Ты в порядке?”, - он отвечал: “Я осмысляю положение”. Теперь я понимаю, что он имел в виду под этими словами, но мне понадобилось 20 лет, чтобы дойти до этого”. – Эдди Тобин, член команды менеджмента Sensational Alex Harvey Band (из интервью 2000 г. для BBC Radio Scotland).

Об Алексе Харви говорили, что “он всегда и во все времена был здесь, как живое олицетворение всей истории британского рока”. И в 1956-м, когда музыка Элвиса и Билли Хейли захлестнула Альбион, а его объявили “шотландским ответом” первой звезде английского рок-н-ролла Томми Стилу. И в 1960-м, когда “Серебряные Битлз” выступали в шотландском “Аллоэ”. И в 1962-м, когда он выступал со своей группой аккомпаниаторами у Джина Винсента, Эдди Кокрана и Джона Ли Хукера во время их гастролей по Британии. Его Soul Band считался одной из главных звезд бит-бума в Гамбурге в 1963-м. А в 1968-м, когда в Лондоне на Шафтсбери Авеню состоялась премьера мюзикла “Волосы”, именно он задавал жару в “Aquarius”, будучи в числе ведущих музыкантов сопровождающего ансамбля. Он продолжал держать руку на пульсе времени и в 1976-м, когда вовсю расцветало панк-движение во главе с Sex Pistols. Тогда Харви со своим приятелем, не менее культовым вокалистом Иэном Дьюри, автором известнейшей “Секс, наркотики и рок-н-ролл”, частенько осмысляли положение в панк-клубе “Вортекс”. Алексу настолько понравилась “Anarchy in the UK”, что в одном из своих интервью того периода он говорил о том, что неплохо было бы поработать в качестве продюсера с Джонни Роттеном и остальной компанией. Трудно сказать, на кого из музыкантов тогдашней панк-волны он не оказал хоть какого-то влияния. Ник Кейв, к примеру, говорил, что тинейджером он бегал покупать каждую свежую пластинку Харви и его SAHB в тот же день, когда она появлялась в магазине. Так что неудивительно, что он включил мрачную кавер-версию песни Алекса “Hammer Song” (впервые прозвучавшей на “Roman Wall Blues” 1969-го) в свой альбом “Kicking Against the Pricks” (1986). Я припоминаю, какое впечатление на меня произвели пластинки раннего SAHB, было это в 1979-м году, как раз когда “Спартак”, вернувшийся из первой лиги, стал чемпионом СССР по футболу. Наверное поэтому слушать даже предположительно каких-то недобитых Макаревичей после Харви не было уже никакого желания, а после наката западной панк-волны образца конца семидесятых, ничего кроме отвращения большая часть так называемых русских рок-н-ролльщиков уже не вызывала. Измученный музыкой Харви барабанщик из моей группы, ставший впоследствии священником-растригой, выпив как-то после репетиции мрачно заметил: “Ну куда ты сунешься со своей фамилией. С англичанами пиздец происходит, когда они пытаются произнести букву “ц” после “в” в твоей фамилии, какое-то дикое шипение “тссссс….” (наверное также Горлум шипел, произнося слова “яйттттсссаа, вот какой в этом смысссл”)”. Я сильно тогда озадачился и, поразмыслив, пришел к выводу, что мой православный барабанщик действительно прав. В итоге при скрещении моей фамилии и Харви на свет появился Керви. Все, коротко и ясно. Возможно, приблатненный прибалт. “Пулитцеровской премии я не получу, зато вот такой вот я гондон”, - как писал наш со Стюартом Хоумом приятель, основатель Overground Records, Саймон Стронг, автор “66Motherfuckers99”. Получая впоследствии килт шотландского клана Уоллесов под песню Харви “Tomorrow Belongs to Me” (ее обработку также делала знаменитая группа скинхэдов Screwdriver), я подумал, что барабанщик мой как в воду глядел, недаром окроплял книги Берроуза и мои пластинки святой жидкостью из-под крана. Битва за Бассейн проиграна, Манеж сгорел, Березовскому преподносят кабанчика в Тбилиси, в деревне Гадюкино дожди, а Харви по-прежнему звучит изредка в моих трипах, “благоухая дымом разложенных в усадьбе костров”, и так и хочется на каком-нибудь ток-шоу всадить в задницу генерала Михайлова из Госнаркоконтроля три куба Special K в ознаменование начала операции “Укол Бобра” (есть еще операция “Звонок Бобра”, но об этом позже). А пока “вернемся к нашим волынкам и баранам”, как говаривал один строгий шотландец, размахивая у меня под носом опасной бритвой.

Декабрь 1975-го. На долю разочарованной молодежи Глазго в те времена, как и во все последующие, выпадало слишком мало светлых дней. Погода стояла ужасная, шотландская сборная по футболу в очередной раз бездарно просрала, в экономике царил не то что кризис, а полный хаос. Процветала безработица, цены на жилье взлетели до небес, жопу лейбористского правительства Гарольда Уилсона поджаривали с двух сторон как левые, так и правые, Холодная Война была в самом разгаре, на политической сцене всходила звезда Маргарет Тэтчер, а по телевидению фишкой сезона было Black and White Minstrel Show. Панки еще не назывались панками, но паб и гаражный рок, из которого собственно и вышел панк-рок, уже вовсю процветал на Туманном Альбионе. Зажравшиеся длинноволосые миллионеры, пробавляющиеся сложносочиненной хунну, окончательно остоебенили. Однако, за неделю до Рождества, толпы юных пантерз нашли таки настоящую отдушину и тысячи их собрались у театра Apollo, старой концертной площадки на Ренфилд Стрит в городском центре. Три вечера зал сотрясался до основания, и в вакхическом безумии город отмечал возвращение домой своего “возлюбленного сына”, прозванного “Императором Развлечений Глазго”. Те, кому посчастливилось попасть на эти выступления, до сих пор клянутся, что это были величайшие рок-концерты за всю историю легендарного Аполло.

Как только в зале погас свет, 3,600 голосов зашлись в диком реве, армия волосатых подростков в кожаных черных и джинсовых куртках встала со своих мест. Группа начала нагнетать напряжение мрачным пульсирующим битом, и тут на середину сцены вышел невысокий, среднего возраста мужик в темно-бордовом пиджаке, в тельняшке, голубых джинсах и ковбойских сапогах. После небольшого ожидания, показавшегося многим нестерпимым, он одарил зал традиционной глумливой улыбкой, и обратился к толпе: “Добрый вечер, девочки и мальчики, меня зовут Александр, и мне действительно пиздато быть сегодня здесь с вами. Я хотел бы использовать эту возможность, чтобы представить вам мою группу – The Sensational Alex Harvey Band”. Аудитория, с воспламененными бухлом и гашем мозгами, в едином порыве заорала “Fucking Yeah!”, и на ближайшие два часа забыла обо всем на свете. Их Faith Healer (Целитель Веры) вернулся в город.

Зимой 1975-го года Алекс Харви был на пике славы, и в самом расцвете творческих сил. Музыкальные критики не переставали повторять, что Алекс всем своим творчеством представлял собой самое долгое учение, отчасти стебовое, во многом мистическое, во всей рок-н-ролльной истории. Чтобы довести его до ума у него заняло почти двадцать лет, за которые мальчик из рабочего класса с Фистл Стрит в Горбалз, казалось, совсем отчаялся когда-нибудь ворваться в национальные хит-парады и вырваться из замкнутого прозябания по клубам Соединенного Королевства. У Алекса когда-то была скромная детская мечта стать почтовым клерком, вплоть до того самого момента, когда его дядя не сделал гениальный подарок всей рок-музыке и не купил ему гитару. Его растущая любовь к музыке и бесконечному экспериментированию вскоре стала наиболее важной частью его молодой жизни, и именно в музыке он увидел путь, как сбежать из засранного крысами многоквартирного криминального гетто Горбалз, воспетого в свое время знаменитым шотландским писателем-битником Алексом Трокки (читай “Молодой Адам” и “Книгу Каина”).

Многие люди знают Алекса только по пластинкам SAHB – на самом деле они принимают в расчет только пятую часть его музыкальной карьеры, которая длилась без малого 26 лет. Она началась одновременно с Элвисом Пресли, и по мере изменений в самом рок-н-ролле менялся и сам Алекс Харви. Пропитанный всеми влияниями музыкальной сцены пятидесятых годов, Харви вскоре получил статус человека-легенды в родном Глазго, как одного из самых харизматичных исполнителей. Постоянно кочуя из клуба в клуб, пропустив через себя множество групп и музыкантов, он постепенно вырабатывал свой собственный стиль – немыслимую смесь блюза, кантри, скиффла, джаза и рок-н-ролла. Как я уже писал, в 1957 он даже умудрился выиграть конкурс молодых талантов на шотландский ответ Томми Стилу, объявленный одной шотландской газетой.

Время от времени он выпадал из музыкального бизнеса, разочарованный тем, что его имели во все дыры и использовали люди, совершенно далекие от самого понятия “творчество”, зато прекрасно умеющие сосать из артиста деньги. Как говорил товарищ Маяковский: “Долой тех, кто примазался к нашим рядам, и тех, кто к грошам присосался!” Две трагедии, случившиеся в его жизни в семидесятые, когда он потерял младшего брата Леса и лучшего друга и менеджера Билла Фейхили, источили до предела его сердце, он работал на износ, и также на износ пил. За десятилетия своей карьеры он размечал в своей музыке каждую особенную фишку, только-только появлявшуюся на сцене – от Джина Отри, минуя Боба Дилана, Битлз и Джими Хендрикса до Слейд и Секс Пистолз. Алекс вбирал в себя многое от них, но никогда и близко не ассоциировался с каким-либо отдельным стилем – у него всегда было достаточно класса и оригинальности, чтобы выделяться из толпы музыкальных эпигонов. Его музыкальный поиск шел постоянно, и практически всегда менял направление главного удара.

В самом начале семидесятых ему наконец-то улыбнулась удача, и он выжал ее до остатка, как губку. Он нашел-таки походящих для себя идеальных музыкантов, четырех талантливых выходцев с запада Шотландии, с помощью которых он взобрался на вершину славы. Эти ребята смогли разделить его вкусы, смешивая в единый коктейль хард-рок, джаз, блюз, кантри и даже водевиль. Его новая группа никогда не лажала, даже когда делала немыслимые изощренные кавер-версии от Жака Бреля до Элиса Купера, от Osmonds до Дела Шэннона. Для ответственных работников звукозаписывающей компании такой эклектичный подход к музыке SAHB был настоящим рыночным кошмаром, но для всех остальных это было просто охрененное веселье.

За пять славных лет SAHB вместе с Алексом полностью перекроили свод законов и правил рок-н-ролла. Они умудрялись выстреливать хитовыми синглами, одновременно делая превозносимые критиками до небес альбомы, и, как казалось, собрали для себя огромную и ультра-лояльную армию фанатов. Впрочем, только на сцене Алекс, видимо, чувствовал себя как дома. Обычно вежливый, тихий и доброжелательный человек, далекий от беспредела, на концертах он полностью перерождался – гипнотизируя публику причудливым потоком стебовых эскапад, переходя на личности, заводя зал таким драйвом, что подобное вряд ли повторится снова. Сейчас как-то все уже с легкостью забыли, что в середине семидесятых SAHB регулярно побивал такие группы как Pink Floyd и Genesis, когда фаны выбирали в ежегодном опросе лучшую концертную команду года Великобритании.

Когда Харви выходил на сцену, произойти могло все, что угодно. Представьте себе вокалиста, одетого как Тарзан, обрушивающегося на публику сверху на тросе, хватающего ничего не подозревающую смазливую биксу и возвращающегося по воздуху обратно на сцену –просто “потанцевать с Джейн”. Представьте себе абсолютно голую рок-звезду, имеющую только пластиковый пакет на голове, переплывающую озеро перед выступлением, и выскакивающую в таком виде прямо на сцену, чтобы начать исполнять первую песню перед лицами тысяч фанов. Вообразите себе исполнителя, у которого хватило смелости одеться как Адольф Гитлер перед огромной толпой немецких поклонников и провести перед ними показательную лекцию об угрозе фашизма. Один мой знакомый музыкант, послушав Харви под кетамином, так характеризовал его творчество: “Эта музыка о том, что такое фашизм, и как с ним бороться”. И вы знаете, я пришел к выводу, что мой приятель был прав на все сто, когда я прослушал альбом “Teenage A Go Go”, редкие потерянные записи Харви, обретшие новую жизнь в 2003 году благодаря Alchemy Entertainment Ltd (только “правда” эта, как обоюдоострый меч, применимый в любом направлении – вспомните эссе Джека Парсона, автора “Книги Антихриста”). Послушайте хотя бы Blakes Hymn/Jerusalem, и вы поймете, на сколько по своим воззрениям Харви был ahead of his time. Именно он, а не Led Zeppelin и Грэм Бонд, воплотил в своем творчестве провозглашенный Кроули в 1904 году Эон Гора и предвосхитил в песне “Поэт и Я” новое восстание “Спартака” против новой “Римской Империи”. Может поэтому после записи его последнего альбом “Солдат на Стене” сердце Харви не выдержало – он дошел до предела в своем магическом и музыкальном развитии – настало время передать эстафету, и последние его слова, обращенные к своим музыкантам были: “Ну вот оно, мальчики, время улетать”. Если музыка Хендрикса была с планеты Сатурн, судя по новейшим сообщениям ученых, то Харви со своим конспирологическим музыкальным учением вылетел прямым ходом в Хаос Лавкрафта за пределы солнечной системы, надо только суметь это услышать (Мэнсон, например, очень любил слушать закодированные послания у Битлз). А кто еще может предстать перед публикой на самом юге США под видом Эла Джолсона и объявить черным полицейским, что он так поступил “в интересах расовой гармонии”. Или только представьте себе рок-группу, подлетающую прямо к фестивальному полю в Бельгии на огромном транспортном самолете, который они специально умыкнули со съемок фильма Ричарда Аттенборо. Харви делал все это, и делал еще больше, чем в силах человеческих. “Души героев не умирают, они возрождаются в той или иной степени”, - любил он повторять старую английскую идиому.

Харви никогда не забывал о том, из какой трясины нищеты он выбрался, или о том, как, например, его оскорбляли и требовали убраться со сцены фанаты Uriah Heep, с которыми он выступал в одном шоу. К середине семидесятых по своему успеху и культовому статусу он был вполне сравним с The Who. За тремя феерическими Рождественскими шоу в Аполло быстро последовали несколько концертов в Лондоне с битком набитыми залами, и когда Алекс появился на телевизионном шоу The Old Grey Whistle Test, он ничтоже сумняшеся объявил ведущему Бобу Харрису, что его группа – “лучшая в мире”. Ему действительно казалось, что завтрашний день принадлежит ему.

Но вскоре все пошло наперекосяк, с такой же скоростью по наклонной одновременно катились его кроулианские друзья из Led Zeppelin. Тяжелая болезнь, непрекращающееся пьянство, быстрый распад группы, оставивший его в практически полной изоляции, сыграл решающую роль в его судьбе. Продажи пластинок после гибели в авиакатастрофе Билла Фейхили начали стремительно падать, предложений о гастролях становилось все меньше, а если они и были, то выступать приходилось при полупустых залах. SAHB, будучи самой крутой “живой” командой Британии, развалились, оставшись должны различным структурам сотни тысяч фунтов. Угнетенный растущим долговым бременем, разочаровавшись в своих поклонников, Харви просто потерялся в вихре панк-рок-революции. Даже его “родной народ” отвернулся от него, и когда пять лет спустя он снова приехал в Глазго, то это было всего на один вечер, и даже тогда на его концерт пришло всего несколько сот почитателей. Раздосадованные низким сбором боссы Аполло в конце концов решили бесплатно запустить в зал остававшуюся на улице из-за дороговизны билетов молодежь.

Спустя два года Харви был мертв. Смерть рок-звезд всегда обрастает гламурными легендами, они просто окутаны байками о наркотическом злоупотреблении и мести жадных боссов звукозаписывающих компаний (вспомните гибель Кобейна). Алекс Харви умер холодным, промозглым серым утром в Бельгии, когда он с новыми музыкантами из только что собранной группы ждал парома в порту Зеебрюгге. Сердечный приступ. Его успели доставить в госпиталь, но уже будучи в коме он не пережил второго и фатального удара.

Алекс никогда не соответствовал стандартному образу рок-н-ролльной звезды семидесятых. Он не был бронзовым Адонисом с обнаженной грудью и длинными светлыми волосами. Небольшого роста, с вечно всклокоченной темной шевелюрой, глумливой улыбкой, которую многие современники называли угрожающей, он походил больше на разнузданного панк-Калибана, а не на прогрессив-рок-Просперо. Несмотря на ограниченное официальное образование, он был гениальным самоучкой, и за всеми его пьяными эскападами стояла необыкновенная начитанность, по отзывам людей, знавших его, он мог говорить на любую тему часами ни разу не повторившись. Он не ездил на крутой спортивной тачке, на самом деле он не ездил на машине вообще и никогда не имел водительских прав. У него никогда не было собственного поместья, только скромный домик в Лондонском предместье Ист Финчли, где он жил со своей семьей, почитывая на досуге свою огромную коллекцию комиксов Marvel, научно-фантастические журналы и детские книжки или играя с сыновьями в Эдвардианских и Викторианских солдатиков (он был убежден, что в прошлой жизни сражался в самых первых рядах шотландских стрелков во время битвы при Ватерлоо). Военная стратегия всегда занимала его, он часто переносил ее в обычную жизнь, и хотя оставался в общем и целом пацифистом, как и его отец, на концертах никогда не давал спуску зарвавшимся пьяным хамам, оскорблявшим его, и как Сид Вишес бас-гитарой техасских ковбоев, гасил обидчиков стойкой от микрофона. Как бы там ни было, он оставался одиночкой и настоящим оригиналом. Он проложил дорогу целому ряду шотландских певцов и музыкантов, таким как Мэгги Белл и Stone The Crows, Лулу, Фрэнки Миллеру и Джиму Керру, которые никогда не скрывали своего восхищения перед Харви и его музыкой.

Алекс был необычайно разговорчив, и множество интервью, данные им за время его карьеры, дают отличный материал минимум для десятка статей о нем. Только надо всегда понимать тот момент, когда Харви начинал издеваться над наскучившим ему незадачливым репортером. Иногда, просто для смеха, он начинал свой знаменитый черный стеб в духе Хампти-Дампти. Так, во время гастролей в Америке, он заявил собравшимся журналистам, что самое большое музыкальное влияние на него оказали не Элвис или Рэй Чарльз, а его “Тетя Бетси”, блюзовая гитаристка с тремя пальцами на руке, которая потеряла два других во время допросов в Гестапо, будучи арестованной как участница Французского Движения Сопротивления. Другой его любимой историей была о том, как он работал в цирке укротителем львов! А чего только стоит история, как он стал охранять Букингемский дворец и его выгнали оттуда за жесткость по отношению к новобранцам, иначе говоря за дедовщину. Репортеры были также весьма шокированы историей про эпизод о службе Харви юнгой в Торговом Флоте, когда один кочегар с покрытыми татуировками руками предложил ему на выбор либо отсосать, либо быть избитым лопатой. Когда его спрашивали и какой же выбор он сделал, Харви усмехался: “Найдите шрамы от удара лопатой у меня на лице”. Многие из этих историей ушли в печать и добавились к так называемому мифу Харви. Отделить правду от его собственных фантазий часто представляется невозможной задачей. Но, как говорится, не мне это проверять, а соответствующим органам Координационного Совета по Безопасности Личности (КСП-БЛ…).

• Для нас гангстеры были настоящими народными героями. Я не восхваляю их, но на самом деле это были самые дружелюбные люди, которых я когда-либо встречал в своей жизни. Те же самые условия, которые порождали своеобразную атмосферу мрачного террора и страха, также вызывали и особого рода человечность – типа, ты оставляешь дверь открытой и соседи без всяких стуков и церемоний заходят к тебе в гости или по делам.

• • Алекс Харви

В психогеографическом отношении Горбалз, где 5 февраля 1935 года на Говэн Стрит родился Алекс, не отличался здоровой наследственностью. В 14 веке это была крошечная деревушка к югу от реки Клайд, и рядом с ней находился госпиталь для прокаженных, посвященный Св.Ниниан. Население деревушки постепенно возрастало, колония прокаженных со временем исчезла, но сама местность под названием Горбалз никогда не теряла своей скверной репутации и всячески избегалась представителями высшего общества. В тридцатые годы двадцатого века Горбалз приводился в качестве всемирного примера, как один из наихудших образчиков городской жизни рабочего класса. Как говорил сам Алекс: “Назовите тогда хоть одну социальную проблему, и Горбалз всегда стоял первым в списке”. Обветшалые многоквартирные дома, чудовищное состояние санитарии, целый рассадник болезней, перенаселенность, безработица и вооруженные дубинками и бритвами банды, делящие между собой улицы – гетто к югу от городского центра Глазго считалось самой настоящей клоакой, воплощением понятия “городское дно”. В Горбалз в то время проживало около 90,000 человек – в основном выходцы из беднейших семей с Хайлэндс, из Ирландии и евреи, перебравшиеся в Шотландию из Восточной Европы. Сам Харви вспоминал, что несмотря на все унижение нищетой Горбалз всегда обладал колоссальным духом сообщества, так называемой community, и горе было тем чужакам, которые забредали на его территорию и уж тем более позволяли себе обидеть кого-то из местных. Как пела в конце семидесятых группа The Members: “В моем кулаке звук окраин”.

Вплоть до 1952 года семья Харви жила в самом нервном окончании Горбалз, в доме 301 на Фистл Стрит. Как писал биограф Харви, Джон Нейл Мунро, в какой-то степени дух Горбалз отразился на имидже самого Харви – сильно пьющего, не чуравшегося насилия, не брезгующего крепким словцом героя рабочего класса с бескомпромиссным акцентом маргинального Глазго, так раздражавшего англичан. Все, кто знал Алекса, говорят, что образ этот был во многом преувеличен, отчасти из-за его желания произвести впечатление на журналистов. Например, в сентябре 1975 года, бывший на пике коммерческого успеха Харви повез бравшего у него интервью журналиста Melody Maker Аллана Джонса в те места, которые остались от Горбалз его юности. Сильно накачавшись, Алекс показал журналисту церковь, где по воскресеньям он ребенком пел “My Cup Runneth Over”, а затем повел его туда, где подростки развлекались тем, что бросали кирпичи в крыс или отрезали им головы, прикрепляя к стенам. Позже в том интервью Алекс рассказывал, какое впечатление на него произвели бомбежки соседнего городка Клайдбэнка немецкой авиацией, и о том, как люди на его глазах горели заживо в этих убогих домах. “Я вообще не собирался сражаться за эту ебанутую Англию. Я вырос в убогом углу многоквартирной ночлежки. Я, и мой отец, и моя мать, и мой брат… И все эти люди приходили и говорили: “Сражайся за свою страну”. Да в этом месте, где я жил, крысы жрали обои. Сражаться за что?… Да мне было бы наплевать, если бы эти чертовы немцы пришли и захватили Горбалз… Да их бы здесь приветствовали… В этом самом месте 100 детей приходилось на один сральник. Такова была наша страна – крысы и трущобы”.

Отец Алекса, Лесли Харви-старший, был достаточно образованным для своего времени человеком, блестящим рассказчиком и убежденно придерживался левых взглядов. Именно он привил Алексу страсть к чтению книг, считая, что единственная возможность для его детей выбраться из Горбалз это получение пристойного образования. Невзирая на пацифистское мировоззрение своего отца Алекс вскоре стал одержим военной историей, собрав внушительную коллекцию игрушечных солдатиков и приключенческих книжек по истории Шотландии и Британской Империи. Эта одержимость позднее привела его к американскому психиатру, специалисту по реинкарнациям. У Алекса часто возникали видения битвы при Ватерлоо, и он рассказывал друзьям, что видел себя в самой гуще сражения, окруженного трупами французов и шотландских стрелков.

О его школьных днях мало что известно. В средней школе Стратбунго он проучился три года, покинув ее 30 июня 1950 года без каких-либо формальных квалификаций. Жизнь предлагала ему дорогу характерную для многих его сверстников в Горбалз – идти работать в доки или у гангстеров, держать рот на замке и по возможности рано обзавестись семьей. Но Алекс был слишком умен, чтобы попасть в эту ловушку. За несколько лет, предшествовавших его музыкальной карьере, он поменял, по его собственным словам, 36 специальностей. Он рассказывал журналисту с BBC, что работал плотником, офисным клерком, продавцом фруктов, строителем в Донкастере, грузчиком, бондарем, гравировщиком могильных плит, лесорубом, кочегаром на барже по развозке угля, на заводе по производству виски. Но самая странная работа из всех, выпавших на его долю, была в цирке – укротителем львов! Как он туда попал, и как издевался надо львами, история умалчивает. Во всяком случае на свою публику он производил прямо-таки магнетическое воздействие, видимо навыки работы укротителем все же сказывались. Алекс признавал, что в тинейджерские годы на него огромное впечатление производили лидеры гангстерских банд Глазго с их большими Студебеккерами, смазливыми подружками и шикарными костюмами. Алекс полагал тогда, что завоевать сердце девушки можно только сойдя за крутого, и вскоре заслужил репутацию настоящего хулигана, специализировавшегося на краже мелочи из телефонных будок. Однако, по его признанию, он не обладал достаточной храбростью бойца и суперинтеллектом организатора, чтобы быть серьезно вовлеченным в гангстерскую культуру. Он был простым уличным панком, который втайне от своих друзей предпочитал видеть насилие Голливуда на голубом экране, чем в реальной жизни. Он также говорил, что многие из друзей его детства закончили тем, что оказались в тюрьме. “Я никогда не верил в насилие. Нет никакого веселья в том, чтобы сломать кому-нибудь нос. Я искренне верю в то, что изображая с юмором насилие на сцене (а ведь по сути это шутки доброго старого Горбалз), я нейтрализую любой связанный с ним образ. Горбалз был очень жестоким местом, насилие там было в порядке вещей, но при всем этом воры у нас были наперечет – красть просто было нечего”.

Вдова Алекса, Труди, так вспоминает о нем: “В обычной жизни он был совершенно не дикий человек. Я помню, как впервые увидела его на концерте в одном маленьком клубе, и что-то во мне сказало: “Ох, не хотела бы я стоять с этим человеком по разные стороны баррикад!” Внешнее впечатление оказалось обманчивым, и для меня это оказалось просто невероятным. На самом деле он был необыкновенно мирным человеком, и когда не работал с музыкантами, предпочитал читать. Он проглатывал по книге за день. Он был крайне дружелюбен, мог часами говорить с фанатами и весьма радушен по отношению к гостям. Думаю, я только один раз видела его в ярости - повздорив с водителем нашего автобуса он вышиб ногой дверь. Вот на самом деле и все истории, связанные с Алексом и насилием”. Клавишник SAHB Хью Маккена припоминает еще один эпизод, случившийся на концерте в лондонском клубе Speakeasy. “На Алекса бросился один пьяный мудак и все его попытки успокоить того типа не привели ни к чему. Ему пришлось применить излюбленный в драке “Поцелуй Глазго” (удар лбом в нос), и тогда алкаш угомонился. Но все это случалось крайне редко”. Добавляет Эдди Тобин: “Да, я иногда видел, как он осаживал журналистов. И для пацифиста он мог быть очень сердитым человеком, разозленным на весь мир. Его речь была очень эмоциональна, и в разговоре с ним иногда казалось: “Да парень сейчас врежет мне по первое число!”, - и тут он смеялся, хотя честно вам скажу – его смех был действительно угрожающим. Когда он смеялся, это было даже больше пугающим, чем когда он был по-настоящему зол! Однажды на концерте в Эрране кто-то из публики оскорбил нашего басиста или клавишника. Тогда Алекс прервал выступление и попросил этого человека выйти вперед, потому что он собирался надрать ему задницу. Так что не было случайностью, что его и SAHB так любили Ангелы Ада по всей Европе – с ними он чувствовал себя как в своей тарелке. Я не говорю о том, что сам он был байкером, но Алекс легко справлялся с их напряжностью по отношению к чужакам, и никогда им не врал. Для них он был свой в доску”.

- В те дни ходить по улице в джинсах было потрясающей штукой. Я почти останавливал мир”. – Алекс Харви